В разные зимние сезоны, в сходных обстоятельствах, удавалось не часто, но и сравнительно не редко, ловить зимнего «сковородочного» короба (карася) в прудах станицы Казанской. Это место запоминается любым рыболовом сразу и навсегда. Станица протянулась вдоль автомобильной дороги километров на пятнадцать, по ровной вершине возвышенности. Ниже уровня вершины метров на 150, к югу от станицы и вдоль нее, видны обширные пруды, обрамленные зарослями желтого тростника. За прудами чернеет лес, проблескивает водное зеркало реки Кубань, не замерзающей в любые холода. С верхотуры извилистое русло реки просматривается в обе стороны на многие километры. Но рыболовов завораживает все же не проблеск вод реки, а матовый блеск льда на многочисленных прудах, скопления маленьких черных фигурок на льду, похожие на скопления муравьев у лакомой добычи. В любом месте обрывистого склона рыболов круглый год ощущает мощные восходящие потоки преобладающих южного и юго-западного ветров. Но на льду прудов рыболовам досаждают только сильные восточный и западный ветры, разгоняющиеся вдоль склона как в аэродинамической трубе. Сам склон явно был некогда берегом древнего моря. Он зализан его штилевыми водами, утрамбован яростными штормовыми валами и мало чем примечателен сегодня. Глина, гравий, бурьян, редкие кустарники, хилые деревца, чья жизнь поддерживается росами и дождями. Летом здесь царит умиление и восхищение, даже от вида этого грандиозного склона, а зимой склон пугает крутым обледеневшим спуском. Однако...

В очередной раз глушим моторы наших автомобилей метрах в пяти от обрывистого склона, у последних в уличном ряду станичных хат. Антонович глянул с верхотуры на пруды и «запел лебединую песню»:

— Нет оттепели, а это значит, что короб будет клевать или плохо, или клевать все же будет хорошо, но мелкий. В любом случае причиндалы надо выгружать...

И судьба наша рыболовная сбросила нас вниз по склону — кое-где и как попало.

— Бо-о-о-льно! Как же больно! — кричу Антоновичу.

— Колено до крови разбил об бетонное кольцо канализационного люка...

— Где ты его нашел?! — удивился Антонович.

— Мальчишки, наверное, катанули с верхотуры... на мою голову. Не заладилась сегодня рыбалка!..

Все же кое-как сполз к берегу ближайшего пруда. Глянул на колено — распухло. Не снимая брюк, видно.

— Здесь останусь, Антонович, шагай дальше.

— Я помогу тебе... — успокоил Антонович.

— На склон посмотри!.. Вечером мне надо как-то выкарабкаться наверх, во-о-он туда. Не оклемаюсь — не выкарабкаюсь, даже с твоей помощью. Иди, Антонович... Сегодня мое «клевое» место здесь, на этом пруду.

— Короб здесь, конечно, есть, но его мало. Клюет только крупный и только в оттепели. Потому здесь в холода никто не рыбачит. Вообще, этот пруд линевый. Летом здесь хорошо клюет крупный линь. А зимой тут и тихо, и глухо. Попробуй окуня половить. Крупный окунь здесь иногда поклевывает. Я пошел?..

Заросли тростника сомкнулись за спиной Антоновича... Бинтовал колено и сердился на товарища. Живут же на белом свете такие-растакие люди, которые и надежду готовы убить в человеке ради правды-матери! Ну что ему стоило просто промолчать. ...Или соврать что-либо ободряющее!

Пруд испещрен промоинами, что подсказывает вести себя осмотрительно. Родников в этом пруду не считано... Они явно мощные — диаметр некоторых промоин превышает 10 метров. Но с судьбой не поспоришь. Сегодня она расщедрилась на эти пять лунок, пробуренных во льду толщиной менее 10 см, на это сногсшибательное бесклевье, «радующее» второй час.

Любые попытки поймать хотя бы головастика бесклевье пресекало. Пятое место, подготовленное не без труда, пришлось покинуть. Шестое место облюбовал вблизи дамбы, по которой и зимой рыболовы переходили вброд на другую сторону пруда. Вблизи дамбы всю зиму — открытая вода. Медленный поток перетекал через дамбу, где глубина не превышала 20 см. Глубина в лунках оказалась не более 1,7-1,8 метра. Зря бурить лунки надоело — пробурил всего пару. На крючки мормышек нанизал кусочек мяса креветки и половину червя — на мотыля рыба-то не реагирует! И поплавок в левой лунке вдруг шевельнулся...

Антонович появился поздно. До темноты оставалось не более часа. С Антоновичем на лед пруда сошло веселье — говорливое и хвастливое. Признак успешной рыбалки. Это понял сразу, взглянув на рыболовный ящик, перекосивший фигуру Антоновича.

— Жалко, что ты не смог идти. Короб сегодня клевал на удивление хорошо. Крупного, правда, поймал мало. Все больше с половину ладони да с ладонь. Зато ящик полный доверху. День пролетел — как и не было его! А твоя рыбалка хоть чуть-чуть наладилась? Кто-то клюнул? Пруд-то глухой, совсем никуда...

Молча открыл ему ящик. Такие широкие глаза видел у товарища впервые...

— Не может быть! Здесь, на что, как, сколько...

Отбросил со льда охапку тростника — и глаза товарища стали еще шире. На льду лежали еще семь линей, не поместившихся в рыболовный ящик. Самый маленький весил не менее 1,5 кг.

— Ты обловил меня вдвое, — удивился Антонович. — И рыба твоя не чета моей. Надо было кричать, свистеть, звать меня... Какую рыбалку упустил. Дурак!